Смотреть Однажды ночью (1944)

Художники: Сергей Сафарян, Юрий Ерзинкян, Сергей Арутчян

Актеры: Ирина Радченко, Борис Андреев, Иван Кузнецов, Алексей Юдин, Б. Вяземский, Ольга Горева, Николай Дупак, Борис Барнет, В. Леонов (II)

Великая Отечественная война. Ночью на развалины оккупированного города падает горящий самолет. Уцелевшие советские летчики, среди которых имеются и тяжелораненые, скрываются от преследования фашистов. На помощь им приходит совсем юная Варя, которая прячет их у себя на чердаке. Потеряв мать и сестру, она работает уборщицей в немецкой комендатуре. Незаметно для часовых, девушка снабжает летчиков пищей и медикаментами. Она счастлива от того, что теперь есть с кем поговорить и кому помочь. Но однажды фашистам все-таки удается проследить Варю. Успев предупредить летчиков, Варя вызывает огонь на себя...

"Однажды ночью" Барнета становится притчей поневоле.

Барнет — едва ли не единственный режиссер 30-40-х, пытающийся остаться внутри жизни как таковой — текучей, неоднозначной, плохо подчиняющейся идеологическим идентификациям — и каждый раз выходящий на бой с тоталитарным Мифом, подобно Ивану-дураку со Змеем Горынычем (чаще побеждал Змей). Он и здесь остается самим собой — создает грустную полуприключенческую ленту о том, как девушка спасает раненых бойцов в оккупированном городе. А получается метафизический триллер. Получается сон. И уж, конечно, действия героини воспринимаются как подвиг — хотя здесь никто, включая самого режиссера, не знает, что это такое.

На экране предстает абсолютно разрушенный мир, состоящий из развалин и руин. Жить тут практически невозможно. Да никто и не живет, лишь изредка бродят странные существа без внятно определенных целей. Кто занимает какую позицию, сказать сложно — тем более, что "положительных" и "отрицательных" здесь играют одни и те же актеры (зачем это было нужно Барнету, вот загадка — скорее всего, причиной является какая-то производственная необходимость). В начале фильма фашисты собирают сходку в цирке — кажется, что приходят туда все жители — заканчивающуюся расстрелом. После чего складывается ощущение, что в городе вообще никого не осталось — лишь снуют различные чудные тени, перманентно преследующие друг друга. В этой абсолютно вымороченной обстановке героиня совершает и совершает ежедневные действия по выхаживанию раненых бойцов — несмотря ни на что — почти, как заведенная. И таким образом приближает свою жизнь к духовному подвигу. Она устала, она испугана, время от времени падает в обморок, у нее часто случаются истерики, с лица не сходит гримаса ужаса. В финале она не погибает, а (вот запредельный финал для советского кино, да еще и 40-х годов!) сходит с ума. Барнет продолжает тему "Нашествия" — жизнь не в состоянии совладать в навалившейся на нее метафизикой смерти — противопоставить Смерти нечего — но если персонажи Роома сбиваются в спасительный коллектив и там теряют себя поодиночке, то героиня Барнета вынуждена выбирать посреди Ада индивидуальный, личностный путь просто потому, что рядом с ней никого нет. И она тоже не справляется — ее подвиг не становится Путем, а приводит к саморазрушению, ибо отсутствует духовная опора — и вот результат: в экстремальной ситуации нацеленный на добро нормальный человек, оставшийся наедине с собой, превращается или в камикадзе (Жаков в "Нашествии") или в зомби. Он или расстается с самим собой ради Главной Цели, либо вообще себе не принадлежит.

ШПАГИН А. Религия войны // ИК. 2005. № 5.

"Однажды ночью" Барнета становится притчей поневоле. Барнет — едва ли не единственный режиссер 30-40-х, пытающийся остаться внутри жизни как таковой — текучей, неоднозначной, плохо подчиняющейся идеологическим идентификациям — и каждый раз выходящий на бой с тоталитарным Мифом, подобно Ивану-дураку со Змеем Горынычем (чаще побеждал Змей). Он и здесь остается самим собой — создает грустную полуприключенческую ленту о том, как девушка спасает раненых бойцов в оккупированном городе. А получается метафизический триллер. Получается сон. И уж, конечно, действия героини воспринимаются как подвиг — хотя здесь никто, включая самого режиссера, не знает, что это такое. На экране предстает абсолютно разрушенный мир, состоящий из развалин и руин. Жить тут практически невозможно. Да никто и не живет, лишь изредка бродят странные существа без внятно определенных целей. Кто занимает какую позицию, сказать сложно — тем более, что "положительных" и "отрицательных" здесь играют одни и те же актеры (зачем это было нужно Барнету, вот загадка — скорее всего, причиной является какая-то производственная необходимость). В начале фильма фашисты собирают сходку в цирке — кажется, что приходят туда все жители — заканчивающуюся расстрелом. После чего складывается ощущение, что в городе вообще никого не осталось — лишь снуют различные чудные тени, перманентно преследующие друг друга. В этой абсолютно вымороченной обстановке героиня совершает и совершает ежедневные действия по выхаживанию раненых бойцов — несмотря ни на что — почти, как заведенная. И таким образом приближает свою жизнь к духовному подвигу. Она устала, она испугана, время от времени падает в обморок, у нее часто случаются истерики, с лица не сходит гримаса ужаса. В финале она не погибает, а (вот запредельный финал для советского кино, да еще и 40-х годов!) сходит с ума. Барнет продолжает тему "Нашествия" — жизнь не в состоянии совладать в навалившейся на нее метафизикой смерти — противопоставить Смерти нечего — но если персонажи Роома сбиваются в спасительный коллектив и там теряют себя поодиночке, то героиня Барнета вынуждена выбирать посреди Ада индивидуальный, личностный путь просто потому, что рядом с ней никого нет. И она тоже не справляется — ее подвиг не становится Путем, а приводит к саморазрушению, ибо отсутствует духовная опора — и вот результат: в экстремальной ситуации нацеленный на добро нормальный человек, оставшийся наедине с собой, превращается или в камикадзе (Жаков в "Нашествии") или в зомби. Он или расстается с самим собой ради Главной Цели, либо вообще себе не принадлежит. ШПАГИН А. Религия войны // ИК. 2005. № 5.