Смотреть Родные поля (1944)

В Мой Мир

Режиссеры: Борис Бабочкин, Анатолий Босулаев

Сценарист: Михаил Папава

Операторы: Александр Сигаев, Тимофей Лебешев

Композитор: Николай Крюков (II)

Художники: Евгений Куманьков, Евгений Свидетелев

Страна: СССР

Производство: Мосфильм

Год: 1944

Премьера: 7 февраля 1945

Актеры: Борис Бабочкин, Василий Ванин, Ольга Викландт, Нина Никитина, М. Томкевич, Анастасия Зуева, Елизавета Кузюрина, Нина Зорская, Владимир Балихин, Виктор Кольцов (Кутаков), Марина Гаврилко, Мария Виноградова, Анатолий Елисеев, Виктор Ключарев

Жанр: военный фильм

О трудовом и героическом подвиге русского народа в годы Великой Отечественной войны. Ноябрь 1941 года. Один за другим уходят мужчины, в деревне Быковка остаются лишь старики, женщины и дети. Председатель колхоза Иван Выборнов тоже рвется на фронт, но, подчиняясь партийной дисциплине, остается в деревне и продолжает умело и энергично руководить колхозом, мобилизуя односельчан на отправку хлеба для фронта и голодающих городов. Первая режиссерская работа известного актера Б.А.Бабочкина и театрального художника А.Босулаева.

Трудовой подвиг сельских тружеников в годы войны

В довоенные годы сельские жители составляли большинство населения Советского Союза. Семьи, как правило, были многочисленные, родители и дети жили и трудились в одном колхозе или совхозе. Оккупация во время войны ряда крупных сельскохозяйственных районов, изъятие из сельского хозяйства большого количества техники, уход на фронт почти всех трудоспособных мужчин и, прежде всего, механизаторов, нанесли серьёзный ущерб сельскому хозяйству. В СССР на тружеников сельского хозяйства почти не распространялась система бронирования от призыва в Красную Армию, поэтому после мобилизации миллионы семей вмиг остались без своих кормильцев.

Многие женщины и девушки – труженицы колхозов, совхозов и МТС тоже были мобилизованы в армию. Кроме этого, сельские жители мобилизовались и на работу в промышленность, на транспорт, а так же заготовку топлива.

Сельское хозяйство оказалось в труднейшем положении: сократились посевы, уменьшился валовой сбор зерна, снизилась урожайность из-за недостаточной обработки почвы.

После всех мобилизаций нелегкий крестьянский труд целиком лег на плечи женщин, стариков, подростков, детей и инвалидов. Девушки, женщины и подростки в срочном порядке заканчивали курсы и кружки механизаторов.

В годы войны женщины составляли 75% работников сельского хозяйства, 55% механизаторов МТС, 62% комбайнеров, 81% трактористов. Из колхозов изъяли и отправили на фронт все, что могло ездить и ходить, то есть все исправные трактора и здоровых лошадей, оставив крестьян с ржавыми колымагами и слепыми клячами. В то же время, безо всяких скидок на трудности, власти обязали ослабленное ими же крестьянство бесперебойно снабжать город и армию сельскохозяйственной продукцией, а промышленность – сырьем.

План сдачи хлеба государству определялся не фактическим урожаем, а видовым, который мог быть намного выше фактического.

За попытку расчета колхозов с государством по фактической урожайности ответственные работники шли под суд. В военные годы законы были чрезвычайно строгие.

Рабочий день во время посевной начинался в четыре часа утра и заканчивался поздно вечером, при этом голодным селянам надо было успеть еще и засадить свой собственный огород. "Из-за отсутствия техники все работы приходилось выполнять вручную. Впрочем, народ у нас находчивый. Колхозницы навострились пахать, запрягая в плуг женщин, что посильнее (по 5-6,иногда по 8 женщин). И те тащили его не хуже трактора.

По возможности, труженики сельского хозяйства использовали на пахоте, бороновании и перевозке тяжестей своих личных коров. За свою тяжёлую работу крестьяне получали трудодни. В колхозах, как таковой, зарплаты не было. После выполнения обязательств перед государством по поставкам сельхозпродукции, свои доходы колхозы распределяли среди колхозников, пропорционально выработанным им трудодням. Причём денежная составляющая дохода колхозников на трудодни была незначительной. Обычно на трудодни крестьянин получал сельхозпродукты.

Но государству показалось мало получать от колхозов одни лишь сельхозпродукты, и оно не постеснялось ввести еще и продовольственный, и денежный налоги с каждого подворья! Кроме того, колхозников приучили "добровольно" подписываться на всякого рода государственные займы и облигации.

Во время войны произошло сокращение посевных земель и ресурсов для их обработки, что естественно привело к необходимости максимально изымать зерно у колхозов, и в большем объеме прекращению продовольственных оплат на трудодни, особенно в 1941-1942 гг. 13 апреля 1942 г. вышло постановление правительства «О повышении для колхозников обязательного минимума трудодней». Согласно ему, каждый колхозник старше 16 лет должен был теперь отработать для различных краев и областей (по группам) 100, 120 и 150 трудодней, а подростки (от 12 до 16 лет) – 50.

По Указу Президиума Верховного Совета СССР от 15 апреля 1942 г колхозники, не выполнявшие норму, несли уголовную ответственность и могли быть преданы суду, а также карались исправительно-трудовыми работами на срок до 6 месяцев с удержанием из оплаты до 25 процентов трудодней. Но это удержание производилось не в пользу государства, а в пользу колхоза. Такое решение способствовало заинтересованности колхоза в том, чтобы данное преступление не утаивалось, и позволяло ему удержанными фондами лучше обеспечить нуждающихся.

Постановление от 13 апреля 1942 г. не только повысило годовой минимум трудодней, но в интересах обеспечения выполнения различных сельхозработ установило колхозникам определенный минимум трудодней для каждого периода сельскохозяйственных работ. Так в колхозах первой группы с минимумом 150 трудодней в год надо было выработать до 15 мая не менее 30 трудодней, с 15 мая по 1 сентября – 45, с 1 сентября до 1 ноября – 45. Остальные 30 – после 1 ноября.

Если в 1940 г. средняя выдача зерна колхозникам по трудодням в СССР составила 1,6 кг, то в 1943 г. – 0,7 кг, а в 1944 г. – 0,8 кг. В некоторых колхозах крестьянам на трудодни сельхозпродукция вообще не выдавалась.

Тяжело жилось в войну не только колхозникам, но и работавшим на селе бюджетникам, в частности, учителям сельских школ. К тому же зарплата и так называемые "квартирные", положенные сельским учителям по закону, постоянно задерживались государством. Из-за нехватки продовольствия и низкой оплаты труда им зачастую приходилось наниматься в колхозы пастухами.

Хлеба, как основного продукта, постоянно не хватало. Из-за нехватки муки его пекли с примесями, добавляя картошку и даже картофельные очистки. Нехватку сахара граждане научились компенсировать, изготовляя из тыквы и свеклы самодельный мармелад. Кашу, например, варили из семян лебеды, лепёшки пекли из конского щавеля. Вместо чая использовали листья черной смородины, сушеную морковь и прочие травы. Для колхозников и их семей не были введены карточки на хлеб, в то время, как они были введены с первых дней войны для рабочих и служащих. В деревне люди страшно голодали, употребляли в пищу травы, отруби, очистки.

Правительство старалось помочь колхозникам и тем, что выпускали небольшие брошюрки, в которых разъяснялось, какими травами можно питаться, какими нет, а также, какие «блюда» из них готовить.

Выживали, как могли. Зубы чистили обычным углем. Лошади, истощенные, изголодавшиеся, бродили по полям и дорогам в поиске пищи, не выдерживали и погибали. Из-за отсутствия электричества и керосина крестьянам приходилось освещать своё жильё «жировиками» и лучинами.

Часть урожая уходило под снег неубранным, так как не хватало рабочих рук, а те, что остались после мобилизации, не в состоянии были работать в полную силу из-за физического истощения. Но голодным колхозницам не разрешалось собирать этот пропадающий урожай, чтобы прокормить своих детей. «За сбор колосков» можно было получить 10 лет колонии. Возможно, такими мерами государство хотело заставить людей убирать весь урожай во что бы то ни стало.

«В тылу становилось все труднее и труднее. В Кокорино приехала из Батурино моя сестра Варя со своими детьми Сашей и Геной. Они подросли. Гена ходил во 2 класс, а Саша – в первый. Варя поселилась ко мне в арендованную сельским советом квартиру у Абрама Павловича и Феклы Степановны Лубиных.

У Вари была корова, но не успели посадить картофель, а старый кончался. У мамы с папой была большая семья: Васе 16 лет, Саше 14 лет. Работала Варя санитаркой в больнице. На приусадебные хозяйства накладывали большие налоги. Служащие: учителя и фельдшер, не облагались налогами. На Варю наложили обязательные поставки государству 300 литров молока, 40 кг мяса, 300 штук яиц, 400 кг картофеля, шерсть, 1 шкуру крупного рогатого скота. Овец у нее не было, а с коровы отдавала мясо, молоко. Огороды были маленькие, 10-15 соток, и те находились на низменных местах. В конце августа спускали воду с Верхисетского озера и многие огороды в деревне затопляло. Мама наша бродила в холодной воде и ловила вырытые из гнезда картофелины. Воды было до колен. Маму, вечную хранительницу очага, добрую женщину, было жаль. И я ей говорила:

- Мама, простудишь ноги, как-нибудь проживем, не броди.

Мне и папе давали по 6 кг муки, маме - 4 кг. Плохо жили и эвакуированные. Голодали все. У некоторых были вещи, они их меняли на масло, мясо, картофель, а потом все у всех кончалось.

Пуд картофеля стал стоить 600 рублей, 1 кг масла 400 рублей, 1 стакан соли 20 рублей, 1 чайная ложка соды 5 рублей. Промышленных товаров в магазинах не было. Обувь изнашивалась, одежда тоже. Я получала 350 рублей плюс 175 рублей за работу во вторую смену, плюс 175 рублей за работу военруком – всего 700 рублей. Но еле-еле скопила 4000 рублей. Варя, поехав в Шадринск, купила мне черные кожаные туфли на высоком каблуке за 2500 рублей, Саше хромовые сапоги за 6 000 рублей. За метр ситца отдавали 100 рублей. Мы забыли, какие на вкус мясо и сахар. Парни росли, им надо было одеваться. У папы с 1914 года лежал китель еще царских времен, тонкого сукна. Из него сшили Васе пиджак. Тонкую ярко-оранжевую косоворотку папы перешили Васе на рубашку. Из старинного маминого зимнего пальто тонкого сукна сшили мне жакет для весны. Пальто не вышло. Износилось все белье. Кусок материи был так же дорог, как и хлеб.

Весной было еще труднее, все запасы кончались. Ели картофельные очистки: мыли, сушили и толкли и пекли лепешки, невкусные, постные. Толкли боярышный лист и добавляли в муку. Собирали черный перезимовавший картофель с оттаявших полей и пекли лепешки. Папа спасал нас охотой и рыбной ловлей, но не часто, так как не хватало пороха и дроби, старились и рвались сети. С лугов и лесов вырывали и утаскивали домой весь конский щавель. Варили из него суп, забеливая молоком. Очень выручали коровы. Они давали молоко, и на них боронили. У Вари корова была старая, стельная, уже не могла вставать, когда ее забирали на поле. Поднимали и уводили ее в колхоз боронить. Корова упадет на поле и лежит. Варя плакала, не давала ее в поле уводить.

В школе, как всегда, шла борьба за всеобуч. Дети по снегу бегали в школу босиком. Так бегал в школу сын Вари, Саша. Тетрадей давали мало. На черновики уходили все старые газеты, журналы, книги. Чернил давали мало. Не было мыла и керосина. Мыло было только жидкое.

Нам, учителям и ученикам, надо было не только учить и учиться, но и работать в колхозе. Начиналась весна, а в колхозе не хватало семян. Собирали по ведру - по два у колхозников, а при урожае колхоз рассчитывался. Мы ездили на лошадях и ссыпали в мешки, кто сколько может дать.

Молодые 17-летние девчонки работали день и ночь на полях, пахали и боронили на тракторах. Учителей по очереди назначали дежурить у тракторов.

Мое дежурство совпадало с работой Маруси Кузнецовой. Поле было за 4 километра от села. Однажды ночью трактор заглох. Маша крутила, крутила рукояткой и не могла завести. Она осталась у костра в лесочке, а я пошла за 3 километра на заимку за бригадиром – Иваном Лубиным – единственным в бригаде мужчиной. Идти было страшно. Дорога шла лесом, в лесу темень, волков полно, так как никто их во время войны не истреблял. Говорили, что они пришли из прифронтовой полосы.

На тракторах были случаи травматизма со смертельным исходом. Однажды, приехали за папой по случаю гибели молоденькой прицепщицы из села Верхозино. Девчонка-трактористка ночью по неосторожности смертельно травмировала ее.

Каждую неделю приходили в село похоронки по одной, а иногда по две, с фронта.

У Александры Федотовны Самыловой было пятеро детей. Старший, двенадцатилетний Петя, учился у меня и стал пропускать уроки. Я пошла к ним домой. Издали я увидела картину, похожую на «Тройку» Перова, только детей было двое, они везли хворост из леса. Петя и его сестра одеты были в фуфайках и валенках не своего размера. На Пете, видать, валенки были папы, а на сестре – материны. Тащили они санки, напрягаясь изо всех детских силенок. Дул колючий, пронизывающий ветер. При виде их я замерла. Но еще больше была поражена, когда вошла в избу. Трое детей: мал-мала меньше сидели на печи. На полу было холодно. Вошли Петя с сестренкой. Они уже успели завести в сенки хворост и, раздевшись, тоже залезли на печку.

Пять маленьких детских головок десятью глазами смотрели на мать и на меня. Александра в большой скорби села у стола. На столе лежала новенькая красная длинная коробочка, а под ней письмо. В конверте лежала похоронная, письмо от командира, а в коробке награды погибшего мужа Александры. Притихшим от горя голосом она рассказала мне о муже, через силу сдерживая слезы. Плакать было нельзя. Пятеро детей могли зареветь в один голос.

Что она, бедная, думала, просыпаясь ночью среди такой нищеты и оравы? Была какая-то надежда на возвращение мужа, а сейчас… Все померкло. В сердце вместо веры и любви поселился мрак и безысходность, а вместо радостного родного письма и привета детям – страшная похоронка в казенном конверте. Самое близкое, что носил ее муж на сердце своем – это ордена и медали. Александра брала их, клала себе на ладонь, другой рукой гладила по ним, прижимала к губам, к щекам, замирала, закрыв глаза, полные слез, и шептала: «Он погиб…»

Невозможно постичь умом, сколько страшного горя, бесчисленных трагедий принесла война.

Как эта женщина подняла своих детей на ноги? Она ведь, как и все, работала в колхозе. Такое не забывается. Через 26 лет после Победы я напишу стихотворение, посвященное женщинам России, пережившим Великую Отечественную войну.

Как сейчас пред глазами виденье одно:

На столе под коробкой роковое письмо.

Ты коробку взяла, ордена показала.

«Муж геройски сражался», - о нем рассказала.

Сколько сердце хранило во всех уголках

Вспоминанием всплыло в горячих устах.

К побледневшим щекам ордена ты прижала

И, закрывши глаза, «Он погиб», - прошептала.

А мы слушали молча, словно был он живой,

Нам казалось, Россию заслонил он собой.

Очень крепко любил он, как мог доказал:

За тебя, за Россию жизнь недаром отдал.

Где ты силу брала? Как ты слезы сдержала?

Или в тех орденах, что в ладонях держала?

Или в детях, глядевших большими глазами,

Как растения к свету тянувшихся к маме?

Где брала ты тепло, коим всех согревала?

Где ты горе свое от людей укрывала?

Это отрывок из большого стихотворения, которое я читала у памятника погибшим воинам в день 30-летия Победы в селе Батурино, куда мы приезжали к родственникам. Отсюда был взят на фронт Иван Филимонович Назаров. Но это будет потом, а пока нужно собрать всю силу воли и пережить все страдания, вызванные войной.

Фронту нужен хлеб, а поля заросли сорняком. Обрабатывали их женщины и подростки на коровах. Получаем задание, как можно больше выполоть. Собираем детей и эвакуированных беженцев: молодых девушек. Идем на поле. Жжет июньское солнце, детям хочется пить. Эвакуированные в туфельках на каблучках, все, что у них есть. Осот - сорняк колючий, корень длинный, крепко сидит в земле, голыми руками не возьмешь, да и сила нужна, а рукавиц и перчаток нет. Обматываем руки тряпками, привязывая их, и маемся. То один кричит, что укололся, то другой просит, чтобы вытащили колючку…

А вернувшись домой, начинаем есть варево из травы: из пучек и коневника - конского щавеля. Остановится ком поперек горла, и крупные слезы капают в ложку, и льются проклятья на Гитлера и фашистов. С горя и со злости кинешь ложку в куть, а есть хочется, поднимешь, помоешь ее и снова хлебаешь зеленую мешанину.

После работы иду в бригаду за 7 километров с географической картой и газетами. Развешиваю ее или, если сидим, стелю на землю. Кругом сидят женщины и ждут сводки. Флажками отмечаю продвижение наших войск. Женщины спрашивают, как обстановка на тех направлениях, где воюют их мужья и сыновья.

Я, тесно соприкасалась с жизнью простых тружеников села, сделала вывод: необыкновенными были эти обыкновенные люди.

Варя работала за санитарку и медсестру. Но не только в белом халате ей пришлось ходить. Белый халат меняла на черный, когда вместе с техничками из сельского совета и клуба шли заготовлять дрова. «Ох, и попилено и поколото было нами дров…», - вспоминали они. Давали им деляну и всю ее нужно было испилить на дрова для клуба, сельского совета, медпункта и для себя. Мы, учителя, пилили для школы и для себя. Нас больше, а их только трое. Окончится война, мужчин станет мало, и они будут продолжать пилить чуть ли не до пенсионного возраста.

Однажды, с Варей произошел несчастный случай. Шла Варя с пилой, а подпиленная тяжелая береза повалилась в ее сторону. Не успела отскочить и получила ниже колена перелом ноги, а выше колена тяжелое ранение пилой. Повезли ее в Шадринск к хирургу. Ногу складывал Богородицкий Сергей Михайлович – друг папы. Операцию делали без наркоза. Разрез пилой был очень глубокий, 3 миллиметра отделяло его от главной артерии. Полгода лежала Варя в гипсе, пока стала вставать на ногу. Маме пришлось кормить и семью Вари.

Наголодались, обносились, а войне не видно конца, и людских слез все больше и больше, похоронки идут и идут.

Наступили весенние дни. Мы получаем новое задание. Пока женщины управляются дома с детьми, да пройдут 7 километров до заимки наступает обед. Времени для работы остается мало. Нашей задачей было помочь женщинам управляться с детьми. В 5 часов утра мы идем по домам, помогаем умывать заспанных, зареванных детей, собрать, покормить и отнести и увести их в детский садик, а мать тем временем идет в поле, и тем самым обеспечиваем ранний выход женщин на работу. Управляемся мы до 8 часов, так как в 8 начинались уроки в школе.

Так мы старались приблизить нашу победу, работая и день, и ночь, и за ценой не стояли».