Смотреть Машенька (1942)

Написанный до войны сценарий кончался мирной сценкой «на скамеечке» в парке. Война с белофиннами изменила планы художников и судьбы героев. Маша Степанова стала военфельдшером, шофер Алеша Соловьев — танкистом. Можно ли вспомнить другую картину, где сюжет и образы героев были бы так круто и внезапно повернуты в новое русло? [...] Переделки на ходу, обычно калечащие фильм, для Машеньки оказались закономерной случайностью, ничуть не изменившей ее внутреннего облика. Героиня просто и естественно разделила судьбу народа. [...]
Граница времени могла рассечь фильм, и, потерявший равновесие, он рухнул бы в небытие, где до сих пор покоятся обломки многих картин, чьи авторы тщетно старались заглянуть в завтрашний день. Специально посвященный военной угрозе фильм «Если завтра война» рисовал недалекое будущее в виде победного марша статистов, одетых в военную форму, быстро расправлявшихся с ничтожным и глупым врагом. Замысел «Машеньки» родился в атмосфере мирной жизни. Но когда прогрохотали первые залпы на Карельском перешейке, авторы картины и ее герои оказались в полной боевой готовности. Изменив обстоятельства жизни героев, Е. Габрилович и Ю. Райзман не изменили их характеры. [...] Машенька и Алексей сменили в фильме жизненные судьбы, как меняли гражданскую одежду на солдатские шинели вчерашние рабочие, колхозники, врачи, артисты, шоферы, ученые, почтовые служащие.
[...] Е. Габрилович и Ю. Райзман [...] выбрали героиню, назвали ее простым русским именем Машенька и стали рассказывать достаточно камерную историю ее любви. Жанр «монодрамы» открывал перед ними возможность проверить и испытать накопленное мастерство тончайшего психологического анализа средствами кинематографического искусства. Но когда началось движение замысла к его конкретному воплощению, в силу вступили объективные законы творчества и времени. Режиссер, может быть сам того не сознавая, возложил на себя ответственность за Машеньку перед лицом героев «Каторги», «Земля жаждет», «Летчиков», «Последней ночи», «Поднятой целины». [..] Любовь на экране перестала быть делом только двух: она коснулась очень многих и многого, наполнилась гражданским содержанием, стала повестью о «времени и о себе». [...]
Обычное знакомство юноши и девушки состоялось в необычной обстановке. Первую встречу из неписаного катехизиса влюбленных Е. Габрилович и Ю. Райзман решают как встречу «трех».
Третьим участником встречи стало время — недалекое будущее героев, ворвавшееся в их жизнь вместе с воем сирен.
Сидя в такси, Машенька поглощена сложными расчетами: она боится, что у нее не хватит денег. [...] Алексей невозмутим. Он сухо сообщает, что «ночью — двойной тариф». Эта бытовая, окрашенная юмором интонация звучит недолго.[...] Машенька уже поглощена рассказом Алеши об огромных расстояниях, отделяющих землю от звезд, о межпланетной ракете, которую «нужно выдумать, и обязательно нам». [... ]Сцена ночной поездки проникнута тонким, поэтическим ритмом.[...]
Благодаря единству актерского рисунка и атмосферы действия прямая сюжетная задача сцены — знакомство героев — приобретает на экране новый, поэтический смысл, свою внутреннюю тему. Ее можно назвать «открытием мира».
Вой сирен и лирический мотив «открытия мира». Сталкивая их между собой, Ю. Райзман неуловимо расширяет повествование, выводит его на простор времени. И каждая сцена фильма помимо сюжетной задачи несет в себе этот подтекст времени, этот второй план мысли художников.[...]
Рассказ о любви естественно переходит в повесть о судьбе Страны, оказавшейся лицом к лицу с врагом. Но это изменение масштаба повествования происходит не за счет утраты на экране интимной прелести взглядов, прикосновений, встреч и разлук влюбленных. Просто пути героев вливаются в одну большую дорогу, ведущую на фронт. Кадры дорог, по которым идут машины, проносятся всадники, движется артиллерия, открывают последнюю треть фильма. [...]
Фильм окончен. Но история молодого поколения, оказавшегося на фронте, только начиналась в те годы. Последний кадр «Машеньки» прозвучал как вступление к будущему.[...]
Прошло совсем немного времени, и это будущее стало настоящим.[...]
«Машеньку» снимали в Москве под бомбежкой, в Выборге, в Алма-Ате. Картина переезжала с места на место, и перед глазами художников разворачивались огромные масштабы страны, охваченной войной.[...] В скромных размерах киноповести раскрылась «необыкновенная обыкновенность» наших героев, их борьба за свое счастье и за счастье многих, их любовь, неотделимая от лирического чувства ко всей Советской родине.
«Машенька» оказалась не только современной, но и очень своевременной картиной. Она отвечала настроениям людей, разлученных войной, мечтавших о встречах с близкими и веривших в эти встречи. [...]
Фильм Е.Габриловича и Ю. Райзмана — это «поэзия в формах прозы». Естественность и жизнеподобие не являются для него самоцелью. Они скрывают поэтическую идею о торжестве всепобеждающего чувства любви. Любви к человеку и к родной земле.

ЗАК Марк. Юлий Райзман. М.: Искусство, 1962. С. 131-147

"Машенька" Е. Габриловича и Ю. Райзмана — это повесть о счастливой любви. О счастливой не потому, что она легка и ничем не затуманена, а потому, что это повесть о победившей любви. А победа — это всегда счастье, и мы это особенно остро чувствуем именно сейчас, во время войны.
В картине нет грани между миром и войной (я говорю об искусственной грани). Мир переходит в войну так же вдруг и сразу, как это произошло в действительности; мир сразу становится войной, и авторы картины нигде не пытаются использовать этот огромный перелом в жизни для того, чтобы, под раскаты войны, за сценой решить какие-то вопросы сюжета и отношений героев, вопросы, которые, не будь войны, они не знали бы как решить.
Нет. Не будь войны, история Машеньки и Алеши должна была бы развернуться так же в других условиях, может быть, на протяжении другого времени, но любовь все равно должна была победить.
Да, война сыграла здесь свою роль. Она обострила чувства, она, может быть, быстрей заставила понять Алексея, что такое Машенька и что такое мир без нее. [...]
Картина сделана так, что я верю тому, что Алексей все равно должен был полюбить Машеньку, понять ее; тому, что Машенька все равно должна была победить. Но война помогла ему понять, а ей — победить. [...]

СИМОНОВ К. Настоящая любовь // Литература и искусство. 1942. № 4