Смотреть Шинель (1926)

У Костричкина-Акакия глаза - оловянные пуговички, жесты - дергающейся марионетки, на спине - горбик, нажитый за переписыванием бумаг в канцелярии, по долгим коридорам которой он мерно движется действительно "на полусогнутых" ножках - все ожидая, что сама пустота вот-вот сгустится перед ним в грозного начальника. Заводная обезьянка! Кто же"брата", раскрывая сентиментальные объятия? Он - не мал, он - мелок. Свою "Шинель" ФЭКСы поставили в 1926-м, немало эпатировав публику "надругательством над классикой". Конечно, юных авангардистов раздражал суетливый Иван Москвин в слезливых переделках русской прозы - но импульсом была не только эстетическая полемика: в души вползала неясная тревога. Отгремела Октябрьская революция, вроде бы смывшая режим, угнетавший маленького человека, и... с чем же он остался? Да - с самим собой. Зачем ему перемены? Обрядившись в долгожданную шинель, он гордо вытягивает из воротника змеиную головку, норовя уподобиться окружившим его самодовольным чиновникам: мелкий человек и в грезах может лишь копировать вышестоящую власть - своих угнетателей. Андрей Костричкин изобразил природу рабства, не изменяемого никакими потрясениями. Оно отбросило тень на годы вперед, въелось нам в гены - потому мы не любим вспоминать его Акакия Акакиевича. Но именно потому - и нужно вспомнить подпрыгивающую походку человеконасекомого, пригрезившегося однажды пылким оптимистам двадцатых.

Олег КОВАЛОВ. ["Шинель"] // Сеанс. 1993. №8

О фильме «Шинель»

[...] «Шинель». Здесь — все позади: брожение умов, крики «К оружию!», допросы и виселицы. Черная ночь — над страной, спящей и тяжело всхлипывающей во сне. То — беспокойный сон после поражения, где, как у больного горячкой, противоестественно и мучительно сочетаются не переваренные сознанием детали ранящей яви.

Гоголевского Пискарева в грезе зовут на бал. Бал здесь — облако, сладкая дымка. И у ФЭКСов Акакий — в ситуации Золушки. Лошади храпят у дверей лачуги. Серебрится в ночи призрачная карета. Но бал, куда попадает Акакий, скользнув в ней по горбатому мостику, странен — помещение тесно, как канцелярия. Скопище людей. Гроздья голов.Почему-тоспинки кроватей. Почему дамы сидят на канцелярских столах? Почемукто-тоиз чиновников и тут скрипит пером, а кто-то — играет на арфе? Почему —кто-тожонглирует бутылками, как на ярмарочной площади? Все сдвинуто с места. То — наждак для глаз, пытка расщепленностью. В грезе этой — нет грезы! нет тени! Каждый предмет — реален, рельефен, то ли угловатый выступ канцелярского стола, то ли тупая округлость его ножки уперлись в грудь, так трудно дышать. Если реальность призрачна — то сон, как тень ее, обязан быть плотски ощутимым. Он здесь — тень жизни, заместившая собою самое жизнь.

То же ощущение спертого дыхания, стесненной груди возникает у Акакия, когда его распластанное на сбитых, потных, скрученных в жгуты простынях тело приплющит к засаленному матрасику туша привидевшегося в бреду, но более плотского, чем в яви, Значительного лица. Это ощущение невозможности расправить затекшее тело, вольно вздохнуть — расширено ФЭКСами до характеристики эпохи в фильме «Шинель».

Они — рисуют жизнь после битвы. Раны зализаны разбитой страной. Жизнь движется по инерции, но что-тодрагоценное ушло из нее. Ершистые, задиристые ФЭКСы явно бессознательно для себя и тем неопровержимее — создали образ автоматичности жизни после краха надежд на перемены. Внешне — жизнь вогнана в колею. Мертвые похоронены — и молчат, опасные изолированы — и молчат, живые... доживают, как ФЭКСовский Акакий — и молчат: его рачьи глазки не различают ничего, кроме казенных бумаг.

Жизнь в такой стране — беспокойна, нервна, болезненна. Она — дурной сон. С одной стороны — сама страна ведет тайное существование: работают стукачи, палачи, тараканами шуршат предписания. С другой — личность, пережевывающая кляп, становится саморазрушающимся хранилищем психических комплексов и психологических травм. Вот что хранит тень! Вот — смысл «ночной» образности ФЭКСов.

Персонаж их идет по жизни, словно по корочке льда. Под ним —что-товраждебное, скрытое от глаз, но — окрашивающее все видимое вокруг. Изнанка — властно перекрашивает явь, оттого — сумрачен мир ФЭКСов.

А если герой ФЭКСов ненароком пробьет лед — из пробоины вырвется смерч теней! Они полезут наружу, обрастая мясом, они уже не будут тенями, ведь они — по эту сторону. Акакия Акакиевича будут заливать помоями. [...] Берегись тени! Набухнув плотью, она несет смерть. А как иначе? Место ее — у ног человека. Распрямившись, набухающая грозной силой тень стремится изжить былую униженность, поменяться местами с человеком, да не просто положить его уже к своим ногам, а — вмять его в грязь, да посильнее. [...]

КОВАЛОВ О. В сторону тени // Сеанс. № 3. 1991.