Смотреть На границе (1938)

Родимая наша нечисть

Фильм «Девушка с характером» я смотрел еще ребенком. Хорошо помню минуту леденящего ужаса, когда по дороге на вокзал, чтобы ехать в Москву, она вдруг столкнулась со шпионом. Он спокойно появился из лесу и пошел рядом с ней, расспрашивая дорогу в какое-то ближайшее село. По наивности своей он думал, что делает все, как надо, и не вызовет подозрений. А между тем все кричало в нем, взывало: «Чужой!» Он был непомерно длинен, сутул, нахохлившийся в нелепой позе, у него была странная, колченогая походка, лошадиное, вытянутое, окаменелое лицо и нерусский, нечеловеческий голос. Казалось бы, на что могли надеяться начальник разведшколы и руководитель операции, забрасывая за кордон такого неподготовленного агента? Но эта профессиональная логика отключалась от тогдашних картин. Готовил кто шпионов или нет, они были неискоренимы, как стихийное бедствие, как саранча, как болотная нечисть. У нечистой силы своя примитивная логика. Ей кажется, что она вполне удачно выдает себя за человека. А не вышло — успеет ухватить собеседника и нырнуть в ближайшее болото. Наконец, может просто расточиться, развеяться... Но и это не удавалось им, ха-ха! Бдительные чекисты-ежовцы вылавливали их десятками, сотнями при помощи юношей и девушек с характером и без.

Тридцатые годы — время больших метафор. Метафоры калечили судьбы, стреляли, затачивали скальпель. На публичном процессе без единого документа, без вещественных доказательств, без экспертиз обвиняемые охотно, попивая чаек, каялись в самых ужасных и самых тайных преступлениях. Чем не бесы перед Крестом животворящим? А чтобы пуля в затылок никому не показалась чрезмерностью, следовало снова обратиться к метафоре: «Взбесившихся псов — расстреливать всех до одного!» Пса пристреливать не так жалко, как человека, а взбесившемуся — туда и дорога. От метафоры «вождя и учителя» росли, с одной стороны, образы «корифея всех наук», «светоча человечества», а с другой — «великого кормчего», «гениального стратега», «фельдмаршала пролетарских сил», что окончилось вполне реальными погонами генералиссимуса. «В бессильной злобе» «недобитки всех мастей» «не жалеют своей агентуры» «в гнусном стремлении вбить клин между нашими дружными классами». На что они могли надеяться? Когда между нашей партией, «честью и совестью эпохи», и оболваненным ею, запуганным, полупосаженным народом буквально не пройдет волосок. А они, враги, ни на что и не надеются. Просто приходят погибать. Просто затекают за границу, на нашу территорию, как один вид энергии, чтобы погибнуть, аннигилироваться в другом. Еще метафора — буржуазные мотыльки летят на огонь (скажем, на тюремный фонарь в Бутырках), бывший факелом свободы в руках у Белинского и Герцена.

Человек без метафорического мышления способен тронуться на фильме «На границе» (1938), где крохотная речка отделяет стан колхоза «Светлый путь» от деревеньки, где обитают эмигранты, «недобитки» какого-то атамана. Дело в том, что над колхозом сияет ярчайшее солнце, а в эмигрантской деревеньке все пасмурно, хмуро, сумеречно. Японские благодетели из контрразведки, не зная правил конспирации, прямо на общем собрании односельчан ведут вербовку: «Пойдешь за кордон? Получай сумму. Не пойдешь? Пеняй на себя». Им, японцам, для загадочной цели надо захватить советский мост. Ну и рванулись бы, не мешкая. Нет, уже тревога, уже канонада, уже резервы спешат на помощь, а капитан Нумата все домогается у солдата какого-то мифического «пропуска». Кому ты его предъявишь, если идет плотный огонь? И кем, кстати, должен быть часовой, если он по чужому пропуску пустит на мост роты самураев?.. Чепуха! Это опять доводы профессии. Метафорические и мифологические доводы совсем иные: они заставляют, а мы не подчиняемся, они угрожают, а мы спокойно возьмем кусок пирога со свадебного, опоганенного стола и скажем задумчиво: «Пирог, Маша, очень удался». После чего ляжем носом в тарелку от удара прикладом. Главное, что мы не подчиняемся ни с пропуском, ни с чем другим.

На первый взгляд элементарный плакат. Тебе твердят, что враг безжалостен, он нападает на тебя в разгар твоего праздника, он будет мучить тебя, он будет издеваться над твоей невестой (редкая по откровенности — для тех времен — сцена насилия тоже, конечно, плюсовала свой шоковый эффект с общим ощущением гнуснейшей дьяволиады). Но плакату необязательны мистические обертоны. А здесь они в избытке. Жених, поднятый тревогой из-за свадебного стола, в вышитой рубашке, а не в гимнастерке бежит на свой пост, перезаряжая винтовку на ходу. Вот он на той же суматошной скорости скрылся в кустарнике... Секунда, другая... Он появляется, пятясь, медленно, по миллиметру, будто играет с кем-то в страшноватую игру. А следом за ним — тридцать молчаливых штыков, тоже необыкновенно медлительных. Порывиста? Оля будет застигнута на пороге хаты, и — тот же рисунок: она выбежала, она медленно пятится спиной, а перед ней — штыки, штыки, штыки...

Хотя, строго говоря, и одного ствола было бы достаточно. И, с другой стороны, от нападающих вправе ожидать быстрых действий.

Павел Кулагин из фильма «Партийный билет» — сын кулака, убийца секретаря комсомольской ячейки, а кроме того, шпион зарубежной разведки. Полный набор! Главные пункты знаменитой 58-й! Но режиссеру Ивану Пырьеву и этого мало. Метафорически расширяя понятия «враг», «чужак», он пользуется любой возможностью, чтобы намекнуть: Павел — пришелец оттуда. Вспомните: он возникает из ночной тьмы и, прежде чем попасть на палубу праздничного корабля, изукрашенного первомайской иллюминацией, срывается в воду. Вода и тьма — это их стихия, сатанинская. Той же ночью чистый комсомолец Яша встретил его, бездомного, в парке и отвел в заводское общежитие. И не обратил внимания чистый комсомолец, что он там делал, под деревом. А Павел под деревом ел... Что бы вы думали? Бутерброд? Вареную картофелину? Яичко вкрутую? Консервы из банки? Колбасу? Как бы не так! Он ел рыбу, должно быть, сухую воблу, раздирая ее на части руками и зубами. Тот, кто внимательно вгляделся бы в него сейчас, возможно, вспомнил бы, что целый сюжетный цикл народных сказок на разных языках мира обозначен учеными как «повествование о лесном супруге».

Мало этих подсказок? Присмотритесь к его первой встрече с Аней наедине. Общественница Аня на большом ватмане раскладывает стенгазету, Павел под окном напевает романсы под гитару. Вдруг мгновенно собралась гроза. Спасаясь от дождя, Павел входит не в дверь, а в окно, под грохот грома, под сверкание молнии. И вихрем взметнуло заметочки с ватмана — аллегория взметенного и взбаламученного внутреннего мира Ани. И этого мало, чтобы понять, что перед нами нечистый?

Все мечты гнусного Павла связаны с поступлением в партию. В анкетах он скрыл, что сын раскулаченного. Ане, уже жене, объяснил, что с одиннадцати лет не живет с отцом-мироедом и не имеет с ним ничего общего. Анна в волнении: так-то оно так, но как можно что-то скрывать от партии, пусть даже мелочь?.. В обеденный перерыв она хочет посоветоваться с Яшей. Павел затравленно озирается - ничто, казалось бы, его не спасет. Но нет, рванул рубильник, рванул еще раз!.. Вспыхнуло пламя. Авария. Пожар. Полуобгорелого Павла несут в автобус «скорой помощи», он дарит на прощание Ане и Яше взгляд через пропасть, взгляд невыносимой боли с той стороны… Одним словом, взгляд саламандры, невредимо проходящей через огонь.
Эйзенштейн указывал, что наивысокий, интеллектуальнейший уровень художественного мышления иногда проявляет себя в формах варварских, примитивных, доисторических. В данном случае все проще: для нужд пропаганды использовались приемы часто мифологические с опорой на наш подсознательный уровень мышления.

В Мой Мир