Смотреть Мечта (1941)

[...] Принцип группового кинопортрета, где каждая фигура оттеняет или высвечивает соседнюю, где все персонажи индивидуальны, психологически отличны, а вместе образуют единую социальную группу, выявляют общее социальное качество, М. Ромм продолжил в фильме «Мечта». Эта картина была выпущена на экран в 1943 году, но создавалась еще в довоенное время. Черты классических30-хгодов соседствуют в ней с новыми, намечавшимися и лишь много лет спустя осуществившимися принципами. Маленький город на западной окраине. Вместе с советскими войсками, освободившими западные области Украины и Белоруссии в 1939 году, Ромм прошел через такие города. Мимолетного знакомства было достаточно, чтобы схватить главное, почувствовать скудную, урезанную жизнь, ежедневную невидимую ожесточенную борьбу за существование, кипевшую за окнами доходных домов, в номерах нищенских гостиниц с громкими названиями «Эксцельсиор» и «Гранд-отель». Образ был найден, как в «Пышке», как в «Тринадцати». На экране появляется пансион мадам Розы Скороход «Мечта» и его постоянные обитатели. [...]

Ослепительно-беспечно и наивно-обольстительно улыбается вечная невеста Ванда (А. Войцик), улыбается, хотя приданое прожито, а женихи не торопятся. Только гримаса отчаяния проглядывает порой сквозь улыбку и руки беспокойно двигаются, спешат, торопят...

Медлительно-важно, высоко вскинув голову, прогуливается по улице пан Комаровский; элегантная трость, мягкая шляпа, расчетливо небрежный жест, которым он сбрасывает перчатки, — богатый и знатный дворянин, ввиду загадочных обстоятельств вынужденный временно прозябать в этом жалком обществе, — так играет его Астангов. И вся эта фатоватая загадочная самоуверенность сминается, исчезает, когда неловкая официантка проливает кофе на его единственный костюм, когда Ванда прибегает на его чердак, где Комаровский сам стирает свои воротнички, когда рушится «тайна» и на истерический вопрос «Это вы?» Комаровский — Астангов лишь беспомощно разводит руками: «Простите... Это я». Как и Ванда, как сын хозяйки Лазарь, создающий талантливый, но никому не нужный проект, Комаровский играет свою роль, свою мечту. Это маска самозащиты, это нравственная опора.

Легче всего было Габриловичу и Ромму прямолинейно разоблачить своих героев — представителей буржуазного мира, противопоставив им девушку из народа, Анну (Е. Кузьмина), вырастающую в сознательную революционерку. Но и Анна поначалу мечтает лишь о своем доме, хорошем муже и счастлива, что скопила за два года целых семьдесят злотых. Художники не скрывают слабости, а то и убожества своих героев, но объясняют их, а не просто осуждают. Поэтому рядом с иронией в этом фильме — грусть, рядом с насмешкой — горечь.

Замысел фильма открыто публицистичен: показать жизнь, зашедшую в тупик, и историческую необходимость воссоединения Западной Украины с Советской Украиной как единственно возможный выход из тупика. Но доказывается этот тезис художественно, аналитически.

Момент стилизации, остранения, присущий работам М. Ромма на западном материале, дает точку опоры и в этой картине, определяет ряд крупных актерских достижений картины: пан Станислав Комаровский (М. Астангов), Янек (Р. Плятт), Анна (Е. Кузьмина), и, конечно, в первую очередь мадам Роза Скороход (Ф. Раневская). В ней слепая звериная любовь к сыну и мудрое понимание его слабостей, жестокость, без которой ей не обойтись в этом мире, и тщательно скрываемое сочувствие к чужому горю, холодная деловитость и материнское безрассудство. Пожалуй, это один из самых сложных, крупных образов в нашем довоенном киноискусстве.

«Мечта» — фильм о людях, о их надеждах, разочарованиях, неосуществленной любви, нереализованном таланте.

В нем была сложность, трагизм жизни, преломленные сквозь давнюю традицию литературы о маленьком человеке и его неустроенной горькой судьбе. И это объясняет нестареющую популярность фильма. [...]

ХАНЮТИН Ю. Художественное кино второй половины30-хгодов // История советского кино. Т. 2. М., 1973.

[...] «Мечта» — одна из любимых моих картин. С точки зрения сценарной и режиссерской она была для меня очень важным этапом — попыткой сделать коллективный портрет, своего рода сколок общества. Ни один человек в фильме не несет целостной идеи, она возникает как раз из общего портрета. [...]

[...] Сливаясь со своими соседями в общую группу, они несут отчетливо индивидуализированные черты, ведут свою особую линию. [...]

B картине [...] собрался поразительный актерский коллектив, который я с благодарностью вспоминаю всю жизнь. Это прежде всего Фаина Георгиевна Раневская, талант которой в «Мечте» раскрылся с необыкновенной силой. [...]

Образ Розы Скороход стоит в центре картины и держит ее ось. Но и Домбек (Болдуман), неудачливый художник, а ныне интеллигентный слесарь-лудильщик, умный и едкий, злой и добрый, и Янек (Ростислав Плятт) — извозчик, наивный и восторженный, как дитя, и Станислав Коморовский (Астангов), захолустный павлин «жиголо», как называли его поляки, величественный и жалкий, острый и точный по рисунку, и Ванда (Ада Войцик) — профессиональная невеста, с необыкновенной человеческой теплотой сыгравшая эту трудную роль, и Анна (Елена Кузьмина), девушка из деревни, выразительно глупая и беспрерывно растущая и меняющаяся в остром пластическом рисунке, и Васильев (В. Соловьев) — необыкновенно простой и человечный рабочий, — все это превосходные актерские работы самого высокого уровня.

Снимать фильмы с такими актерами — наслаждение. Люди разных судеб, разных школ, они сумели объединиться в поразительно талантливый ансамбль, подчиняя все генеральному замыслу. [...]

[...] По сюжету, характерам, по системе взаимоотношений героев можно сказать, что эта картина сделана в стиле итальянского неореализма, которого в 1939 году еще не было в природе. Но в изобразительной стороне я не сделал того решительного шага к жизненной подлинности, который соответствовал бы подлинности характеров и сюжета. Я перенес часть натуры в павильон, что придало изображению некоторую искусственность. Декорации талантливого художника В. Каплуновского для своего времени были необыкновенно интересны, но стиль этих декораций условен, в нем ясно чувствуются элементы сложного изыска. [...]

Через шесть лет я познакомился с первыми картинами Росселини и других итальянских неореалистов. Если бы я мог делать «Мечту» заново, я оставил бы сценарий почти неприкосновенным, но снял бы его проще в обычных интерьерах, почти сплошь на натуре.

Последний день перезаписи звука попал на ночь с субботы21-гона воскресенье22-гоиюня 1941 года. Мы закончили перезапись в восемь утра. Был ясный солнечный день. Мы поздравили друг друга с окончанием работы, а через три часа я узнал о нападении фашистской Германии на Советский Союз. Первый экземпляр картины был готов, когда фашистские войска вошли уже в Минск, приближаясь к Киеву и Риге. Было не до картины. [...]

Но я рад, что сделал «Мечту».

Это своеобразный фильм, и для меня он был очень интересным.

Составители второго тома «Очерков по истории советского кино», вышедшего в Институте истории искусств Академии наук СССР, не нашли места для «Мечты». Фильм не подходил ни под один из описанных ими жанров — это не оборонная картина, не спортивная, не колхозная, не производственная, она не комедия и не экранизация. Она была просто картина. И это не плохо. [...]

РОММ М. [«Мечта»] // Ромм М. Избранные произведения. В 3-хт. Т. 2. М., 1981.