Смотреть Жизнь и смерть Пушкина (1910)

Гончарову пришла богатая мысль воспроизвести для синематографа биографию великого русского поэта, и картина «Жизнь и смерть Пушкина» знакомит нас с интересными моментами из жизни поэта. Нам показали дом, где родился Пушкин; сцену, когда Саша слушает сказки своей няни, годы его в лицее, чтение стихов в кругу писателей, среди которых узнаем Гоголя, Жуковского, Карамзина и др. Далее видим Пушкина у императора Николая I, вечер у Пушкина в доме, когда завязывается роковая для него сцена с Дантесом, его дуэль с Дантесом, и последовавшая вследствие полученной раны смерть поэта.

Сине-Фоно. 1910. № 20

По свидетельству Ханжонкова, Гончаров не раз заявлял, что считает вполне нормальной нагрузкой для хорошего режиссера постановку фильмов «пачками», не менее десяти картин за лето [...] Среди целого ряда картин самого разнообразного содержания и весьма различных по историческим эпохам («Наполеон в России», «Преступление и наказание», «Генерал Топтыгин», «Пасхальная картинка из жизни Алексея Михайловича») в начале 1910 года была начата постановка «Жизнь Пушкина» [...]. Единственным живым свидетелем и даже отчасти соавтором этой постановки является старейший русский оператор Альфонс Федорович Винклер... [...] Винклеру привелось быть оператором этой картины. По его воспоминаниям, снимки производились на Воробьевых горах. Ставился фильм очень поспешно, как вообще все постановки этого времени. Сохранился интересный документ, свидетельство очевидца постановки дореволюционного кинофельетониста В.Ф. Добровольского, писавшего под псевдонимом «Иеремия». В фельетоне «Как я перестал роптать на судьбу», напечатанном в январском номере журнала «Сине-Фоно» за 1911 г., в несколько преувеличенных и юмористических тонах, но с интересными деталями и подробностями, почти протокольно точно воспроизведены картины производственной жизни русской кинематографии 1910 г.

ВИШНЕВСКИЙ В. Жизнь и смерть А.С. Пушкина (Первый пушкинский биографический фильм) // ИК. 1937 № 2

Поэзия Пушкина — это его жизнь.

Перед нами и развертываются главные моменты жизни поэта.

Детство. Пушкин, воспитание которого велось «на французский манер», слушает сказки няни Арины Родионовны. Учится у старухи русской речи, учится любить родину.

Нянины сказки воскрешают перед ним чудесный мир грез.

Пушкин в Лицее. Талант пробуждается. Пушкин часто погружается в творчество. Даже среди игр и забав его посещают минуты вдохновения.

Публичный экзамен. Сам Державин растроган, прослушав стихотворение Пушкина. Он подходит, чтобы обнять молодого поэта. Но Пушкин, сконфузившись, убегает из экзаменационного зала.

Пушкин па широкой дороге жизни. Он уже пользуется известностью. Имя его у всех па устах. Жуковский, Карамзин, Дмитриев — его друзья.

Но терниста дорога жизни...

Пушкин прогневал влиятельных лиц своими злыми эпиграммами, и его высылают на юг.

Лучшая пора творчества Пушкина...

Пушкин возвращается в Петербург.

Он получает аудиенцию у государя.

Женитьба па красавице Гончаровой. Пустая светская жизнь. Светские сплетни, очернившие жену.

И, наконец, —

ужасная дуэль с кавалергардским поручиком Дантесом.

Пушкин на смертном одре...

Прощение поэта государем.

Кине-Журнал. 1910. № 13

В большой прогалине установили аппарат. Все сгрудились. Та же суета, неразбериха. [...]

Режиссер снова завопил: «Оператор, сюда... Пушкин, уезжай! Секунданты... Где же секунданты?.. Из толпы выделились три взлохмаченные фигуры. Озирались, как волки, застигнутые стаей гончих.

Кто-то иронически заметил: «Хотя бы рыло умыли, а еще секунданты...» [...]

Сани с «Пушкиным» отъехали далеко и повернули обратно. «Дантес» встал в позу. «Пушкин» тоже. Подняли пистолеты. «Пушкин» нерешительно оглянулся на снежную землю. «Ну, падай же!» — поощрил режиссер. «Упаду тогда. Чего зря валяться...» «Нет, падай сейчас... Чего морочишь голову?.. Балерина, что ли? Секунданты, бросьте сигарки. Ну, теперь начисто...» [...]

Сани снова отъехали и повернули обратно. «Не спеши, ребята, не спеши... Ради Бога... Куда же ты, с... е.!» — закричал режиссер на секунданта, который не знал, что делать. Тот от крика совсем растерялся. «Пушкин» посинел в откинутом пальто. «Скорей.— хрипел он, — скорей...»

«Секунданты, не стой в куче... Дантес, поднимай руку! Пушкин! Ну... Пли!.. Падай!.. Ну же, падай!..»

«Пушкин» сперва обернулся, потом нелепо бухнул на землю. Подбежали секунданты. Один тут же фыркнул па другого: «Чего на ноги лезешь, черт! Стреляй, стреляй!». «Пушкин» слишком рано нажал па курок и выстрелил куда-то в небо. Потом сел, уставился на «Дантеса» и стал целиться.

«Подхватывай па руки... Живо... На сани... Куда головой вертишь!» — ревел режиссер.

«Пушкина» облапили секунданты и увезли. Аппарат перестал трещать.

ДОБРОВОЛЬСКИЙ В. Как я перестал роптать на судьбу // Сине-Фоно. 1911. № 8

В картине «Жизнь Пушкина» я играл роль Пушкина-лицеиста. Из лицейского периода снимались два эпизода: игра лицеистов в снежки (во дворе особняка Рябушипского «Белый лебедь» в Петровском парке) и экзамен перед Державиным в декорациях на дворе Осиновых. Так как фильм был немой, Пушкин-лицеист в моем лице читал не «Воспоминания в Царском Селе», а то, что я знал наизусть, — «Памятник».

Случай привел меня на место этой съемки летом 1911 года. Я поступил на службу в редакцию детского журнала «Маяк», который издавался Иваном Ивановичем Горбуновым-Посадовым. [...] Окна ре­дакции выходили как раз на тот двор, где зимой снимался экзамен Пушкина. Во время съемки на мне были бальные туфли с бантиками, которые я оторвал и тут же бросил, как не идущие к форменному мундиру лицеиста. И вот я увидел эти бантики в письменном столе старой девы — редакционной машинистки, которая хранила их «на память об интересном артисте». Увы! — мне не удалось убедить ее, что этим артистом был я...

МАРКОВ В. В театре и около // СТД, 1956

О постановке карт «Жизнь Пушкина» я, к сожалению, ничего не могу вспомнить: на экране я ее не видел, но помню, что тогда отзывались о ней видевшие очень неважно...

ХАНЖОНКОВ А. Письмо В. Вишневскому, 1937 г. // Минувшее. М., 1992. Вып. 10

Идя по одной из самых людных улиц, я увидел многокрасочный плакат: «Жизнь А.С. Пушкина. Драма». Заинтересовался и вошел. «Что ж, это дело», — думал я, сидя в темном зале и, в ожидании Пушкина, созерцая жизнь инфузорий в капле воды и любуясь слащавыми до тошноты видами Италии и дурацким фарсом, в котором участвующие колотили друг друга ногами в зад, что и составляло всю соль номера. Будущие поколения увидят в кинематографе живого, «настоящего» Толстого. Его лицо, походка, выражение глаз — все сохранится для них. И ведь так любопытно видеть великого человека — редкость из редкостей.

[...] Что же пришлось увидеть?

Начать с того, что Пушкин был «на самого себя не похож». На экране суетился толстый человек с густыми бакенами, в лицейском мундире наших дней и с театральными манерами. Он должен был изображать восемнадцатилетнего вдохновенного юношу, на ясном челе которого почило пророческое благословение Державина.

При этом (сцена экзамена) «Державин» мог сойти за кого угодно, только не за Державина. Он горячо обнимал восьмипудового Пушкина — фальшивое и ненужное отклонение от действительности: Державин не обнял, а только хотел обнять молодого поэта, который, окончив чтение своих стихов и волнуясь, куда-то убежал.

Совсем непохожи и родители Пушкина. До нас дошли их портреты, и воображению кинематографщика здесь не для чего было разыгрываться.

Очень курьезно вышел «вечер у Пушкина», где можно было наблюдать вместе Грибоедова, умершего в 1829-м,Гоголя, с которым Пушкин познакомился в 1831-м,и Кольцова, познакомившегося с Пушкиным незадолго до его смерти. Пошлость непроходимая — «бал у Пушкина»; на этом балу Дантес ухаживает за женою Пушкина, та вовсю кокетничает, а Пушкин свирепо ревнует, как уездный Отелло, и вращает белками. Картина смерти Пушкина — раздирательная мелодрама, сама по себе скомпонованная, заметим впрочем, весьма недурно, как и сцена дуэли.

Но решительным кощунством, клеветой на Пушкина, оскорблением его памяти была сцена первого свидания поэта с императором Николаем Павловичем.

Царь (неприятный анахронизм: не тот строгий красавец, каким он был в двадцатых годах, а пожилой и обрюзгший) сидит в кабинете за письменным столом. Входит Пушкин. Манеры — развязного помощника присяжного поверенного, под мышкой портфель. Из портфеля Пушкин достает какую-то бумагу и показывает царю. После краткого разговора, оживленного чрезмерной жестикуляцией, царь протягивает поэту руку, которую Пушкин... целует.

Тут все, что хотите: и глубокое невежество, и непонимание общественных условий эпохи. Дети и учащиеся посещают эти представления. Что подумают они о великом человеке, певце свободы! Такую сцену мог сочинить только какой-нибудь совершенный тупоумец.

ЛЕРНЕР Н. Пушкин в кинематографе. — Журнал Журналов. 1915. № 26

Теперь во всех кинематографах демонстрируется картина «Жизнь и смерть Пушкина» отечественного производства. В неладно скроенных сценах поражает скверный грим исполнителей, не сумевших подделаться под исторические, всем с детства знакомые лица.

Из толпы хуже всех представлены Гоголь, из персонажей — сам Пушкин. Наклеенный нос, суетливая, вертлявая, подпрыгивающая походка паяца из хорошего балагана. Отвратительна вся обрисовка характера Пушкина, если вообще можно говорить о характере применительно к движущимся фигурам кинематографической ленты. Режиссер престранно аттестует поэта; очевидно, представление о поэтах неразрывно связано у него с впечатлениями от частых посещений трактира. Униженно кланяющийся, мелькающий то здесь, то там, суетливый лакей во фраке...

Холопство, развязность дурного тона — вот, по мнению режиссера, основное свойство пушкинского характера.

Нет уж, бог с ним, с этим отечественным производством. Его неумелой рукой оно сводится к искажению правильного понимания исторических личностей. Лучше по-прежнему смотреть затасканные заграничные ленты — там, по крайней мере, не натолкнешься на оскорбительное, невежественное отношение к самому дорогому, что есть в нас культурного.

АРХАМОВИЧ В. // СПб. театральные ведомости.1910. 3 авг. (№ 2)

Лента «Жизнь Пушкина» появилась в первый раз четыре года тому назад, когда:

Технические средства кино были убоги;

По большей части брались за дело кустари;

Даже второстепенных актеров приходилось пропускать в павильон инкогнито и на аркане чудовищных гонораров;

И т.п., и т.п.

Критический же отзыв о ней появился на страницах «Журнала журналов» только в октябре 1915 г. [...]

«Когда бросаешь в воду камни, смотри на расходящиеся круги, иначе твое занятие лишено всякого смысла»

Наша Неделя. 1915. № 63