Смотреть Дядя Степа (1938)

В один майский день 1937 года (мне как раз исполнилось двадцать лет) я впервые переступил порог студии «Союзмультфильм»… А четверть часа спустя шагал через тот же порог обратно. Меня не приняли. Даже не посмотрели мои работы — я прихватил с собой несколько рисунков, на мой взгляд, наиболее эффектных. Начальник производства Николай Васильевич Башкиров, человек с лицом Мефистофеля и с добрейшей душой (что я оценил много позже), спокойно сказал: «Мультипликаторы сейчас не требуются». Словно речь шла о дворниках или водопроводчиках. […]

На этом можно было бы и успокоиться. Попробовал — не вышло. Что за беда! Серьезных намерений у меня все равно не было, как и больших надежд. А все же досада осталась. Мне вдруг запало в голову, что мои прежние мечты — стать музыкантом, актером, художником, — все они соединились в одном искусстве, и именно оно оказалось для меня недоступным. С этого момента я был уверен, что всегда любил мультипликацию и что я рожден для нее.

Через несколько месяцев я повторил попытку и снова получил отказ. […] Поздней осенью «Союзмультфильм» объявил конкурс на замещение должности художника-мультипликатора.

[…] недели через полторы вдруг приходит открытка с сообщением о том, что я зачислен в штат студии в качестве стажера.

Это случилось 10 ноября 1937 года. Дату я хорошо запомнил. По странному совпадению ровно через десять лет я вернулся на студию после службы в армии и должен был начинать все с нуля. А еще через пятнадцать лет, почти день в день, я закончил свой первый фильм как режиссер. Но все это далеко впереди. А пока я даже не мультипликатор, а только стажер. И безмерно счастлив. […]

Вскоре я получил самостоятельное задание […] в фильме Сутеева «Дядя Степа». Сцена такая: старый дворник в ушанке и огромных валенках подметает двор и при этом приговаривает на каждом шагу: «О-хо-хо!..» Богатый монолог.

Ну и помучился я с этой сценой! Походка человека вообще трудна в анимации, да еще если персонаж шагает на зрителя. Мне бы и сейчас далось это нелегко, а тогда и говорить нечего: месяц просидел, не отрываясь от стула. […]

Я сказал, что месяц не отрывался от стула. Это неправда: отрывался и очень часто — чтобы пройти походкой дворника, почувствовать ревматическую боль в его ногах, обутых в тяжелые валенки. Делать это при всех стеснялся. Поэтому выходил в коридор и, когда там никого не было, ковылял, переваливаясь с боку на бок, размахивал воображаемой метлой и кряхтел: «О-хо-хо! О-хо-хо!» И страшно надоел всем.

Но вот сцена закончена и сдана режиссеру. Вопреки моим опасениям, Сутеев полистал ее и отправил в фазовку без всяких замечаний. А я стал ждать, когда ее покажут на экране.

[…] И вот он наступил, этот день: меня позвали в просмотровый зал. Сперва смотрели пробы других мультипликаторов и долго обсуждали их. […] Истомленный ожиданием, я даже не сразу заметил, как он появился на экране — мой родной дворник. Замахал метлой и пошел в своих нелепых валенках. Сам пошел, без меня! Ожил и заговорил!!

Это было непостижимо. Рисунки, которые целый месяц маячили перед моими глазами, вдруг соединились в незнакомого мне человечка, и тот зажил собственной жизнью. Произошло чудо, и я оказался к нему причастным.

Не помню, как отнеслись к моей сцене режиссер и все остальные. Кажется, похвалили. В тот момент я вообще ничего не видел вокруг себя. Из зала вышел, шатаясь, как пьяный, и должен был держаться за стенку, чтобы не упасть.

Были у меня потом сцены более удачные и более сложные. Но никогда больше я не испытал такого беспредельного, головокружительного счастья, как в тот раз.

ХИТРУК Ф. Воспоминания // КЗ. 2005. № 73.